— А теперь уходите, и как можно быстрее! — женщина поднялась. — Пока вас еще кто-то кроме меня не увидел. Вам повезло, что парень на вахте дурак. Если этот пропуск увидит кто-нибудь, вас расстреляют. Впрочем, вы и сами это знаете. Не понимаю, где вы его взяли, но вы ввязалась еще в ту авантюру. Бегите отсюда. Спасайтесь.

Зине не надо было повторять дважды. Как можно быстрей она поспешила покинуть эту морскую базу. Ей повезло — она никого не встретила на обратном пути.

Рыбные потроха и старые тряпки, гниющие цветы и остатки свежих овощей, объедки, ошметки, шкуры, веревки, деревяшки — все это, перемешанное, сваленное в кучу, валялось за Привозом, там, где к самым трамвайным рельсам подступали торговые ряды.

Начало Эстонской улицы за Привозом всегда считалось одесской клоакой. И несмотря на попытки советской власти навести порядок в таком пестром, многонациональном и невообразимом месте, как Привоз, за Эстонской сразу начинался хаос, бороться с которым не мог никто. Подступали многие, но проваливались почти сразу абсолютно все попытки.

Точно так же, как желание властей перенести свалку в другое место. Мусор убирали время от времени, но все равно он возвращался вновь, постепенно превращаясь в страшную визитную карточку Привоза.

Здесь же, на Эстонской, было нечто вроде своеобразной биржи, где толкались рабочие всех видов и мастей, поджидая случайных нанимателей. Конечно, было все это незаконным. И время от времени власти все же разгоняли столпотворение работяг.

Но все равно — все возвращались на свое прежнее место, и те, кто хотел нанять рабочих подешевле, для небольшого объема работ, знали, что надо идти за Привоз, на Эстонскую.

Здесь же были уже понастроены жилые дома. Совсем новые, двухэтажные, они заселялись очень быстро. Новые жильцы попадали в весьма некомфортное жилье — с улицы доносился бесконечный гомон, не прекращающийся даже ночью, а в открытые окна залетал ужасающий запах — запах Привоза, места, которое по праву очень многие считали аналогом знаменитого чрева Парижа.

Пробираясь по щиколотку в строительном и прочем мусоре, который рассыпался из свалки, и толкаясь среди потных работяг, Зина пробиралась вдоль трамвайных путей по Эстонской. Здесь располагалась лавка таксидермиста. Вернее мастерская. И то, что она находилась именно в этом месте, было вполне оправданно: поблизости располагался зоопарк, самый крупный заказчик такого необычного и редкого мастера. Там больше всего использовались чучела животных — для различных отделов. Также они широко использовались в музеях и в институтах, особенно в университете на биологическом факультете.

Готовясь к этому визиту, Зина навела справки и с удивлением узнала, что услуги таксидермиста пользуются большим спросом и на Привозе. В рядах, где продавалось все для охоты и рыбалки, продавались и чучела животных. А охотники шли к таксидермисту, чтобы за отдельную плату увековечить свои самые лучшие охотничьи трофеи.

Лавка находилась на первом этаже небольшого двухэтажного дома. Рядом с ней почему-то соседствовали сапожная мастерская, ремонт мебели и частный кабинет стоматолога, работающий незаконно, без вывески. Это была пестрая смесь, весьма характерная для Привоза.

В единственном окне мастерской было выставлено чучело рыжей лисы. Пасть ее была злобно оскалена, обнажая острые желтоватые зубы, а в блестящих черных глазах застыла ненависть. Зина почувствовала дрожь вдоль спины, глядя на такое ужасающее издевательство над животным.

Дверь лавки была открыта, через окно было видно, что внутри довольно темно. Несмотря на то что был день, все это выглядело достаточно мрачно. Зина долго мялась на улице, не решаясь войти. Затем, в конце концов, все-таки взяла себя в руки.

Внутри лавки действительно было темно. Стоял устойчивый запах формальдегида — Зина узнала его сразу же, так как постоянно использовала в своей работе в морге. Кроме формальдегида, в воздухе пахло и другими медицинскими препаратами, и Зина без труда смогла бы назвать те компоненты, которые использовались для бальзамирования тел в морге. Она различала этот запах потому, что была специалистом, но всем остальным он должен был бы показаться весьма неприятной смесью из гниющих продуктов — к примеру, протухшей рыбы и подгоревших, прогорклых овощей.

На стенах были прибиты полки, на которых стояли чучела зверей и птиц. С огромным внутренним содроганием Зина увидела чучело застывшего в прыжке кота. С ее точки зрения, только психически больной человек мог сотворить такое с кошкой. Эта фигура просто вызывала ужас. Но Зина не могла не отметить, что работа выполнена мастерски. Кошка казалась совершенно живой. И от этого выглядела еще более жутко.

В глубине помещения был прилавок, на котором были разложены какие-то конторские книги — возможно, образцы работ, рисунки или фотографии. На стене тоже были полки, на которых вместо чучел стояли различные банки с реактивами и медикаментами. А за прилавком виднелась еще одна дверь, очевидно, ведущая в соседнюю комнату. В первой комнате, за прилавком, никого не было. Зина подошла ближе и вдруг застыла.

На полке, прямо над прилавком, все-таки стояло одно чучело. И оно производило особенно жуткое впечатление.

Это было чучело огромной белоснежной совы, которая когтями вцепилась в некое подобие ветки. Сова выглядела неправдоподобно живой. Белые пушистые перья блестели даже при таком тусклом свете.

Но самое жуткое впечатление производили глаза — Зина никогда не видела таких. Она даже специально подошла поближе к прилавку, чтобы разглядеть чучело.

Глаза совы были слишком огромными и… квадратными. Перегнувшись через прилавок, Зина уставилась на них. У чучела были вырезаны глаза, и кто-то вставил вместо них почти квадратные, блестящие камни яркого черного цвета, такие гладкие, что они отражали тусклый свет.

Глаза — камни… Это выглядело так жутко, что Зина содрогнулась. Ничего подобного она не видела в жизни! Ей подумалось, что если бы разглядела подобное чучело в пустом доме, то наверняка сбежала бы от ужаса.

ГЛАВА 19

— Нравится вам за моего Снежка? — Сзади неожиданно раздался дребезжащий, скрипучий голос, и Зина едва не подпрыгнула от неожиданности, даже больно стукнулась локтем о прилавок.

В лавку вошел старик — небольшого роста, лысоватый, в больших очках в роговой оправе на половину лица. На старике был черный кожаный фартук, а в руке он держал авоську с помидорами. Зина сразу поняла, что это сам мастер-таксидермист. Ходил на Привоз за покупками, ясно. Но почему не закрыл лавку?

— Добрый день, — вежливо ответила Зина. — Вы мастер, работаете здесь?

— Нет, жду трамвая! — хихикнул старик. — А шо, по-вашему, я забыл здесь? Вчерашний день?

— Если вы уходили, почему же не заперли двери? — вслух поинтересовалась Зина.

— А до сюда ни один халамидник без спросу не зайдет, бо местные фраеры уверены, шо я и за людей чучела делаю, или как? — снова хохотнул старик.

Несмотря на то, что он выглядел типичным старым одесситом, Зина вдруг почувствовала в нем что-то неприятное. Слишком пристальный, очень проницательный взгляд старика настораживал, вызывая противное ощущение, словно он ее изучает. И это изучение носит совсем не доброжелательный характер.

— И что милая барышня забыли в моей халабуде? Ходите до меня, шоб сделать чучело из любимой собаки? Она покусала вас в тапочки?

— Нет, — из вежливости улыбнулась Зина, хотя ей было совсем не смешно.

— Ясное дело, шо нет. Или как за то, шо нет? — старик пожал плечами. — Так шо вы скажете за моего Снежка?

— Снежок — это сова? — догадалась Зина.

— Снежная полярная сова! Редкость. Между прочим, записана за Красную книгу.

— Почему у нее такие странные глаза? — не удержалась Зина. — Почему вы вырезали ей глаза и вставили камни? И что это за камни? Они ценные?