— Галька с пляжа, — сказал старик, — на Фонтане насобирал. Это художество.

— Что? — не поняла Зина.

— Художество, говорю. Это мой внучок вырезал. Он такие поделки любит делать. Сказал, шоб за все лучше видел. Сова, мол, должна видеть за все, это же не люди. И сам глаза вырезал.

— Интересный у вас внук, — сказала Зина.

— Тот еще будет мастер! — снова невпопад хохотнул старик.

— Я как раз ищу вашего внука, — уцепилась за соломинку Зина. — Вы не знаете, где он может быть?

— Не знаю, — прищурившись, старик склонил голову на плечо и теперь смотрел на нее с какой-то ехидной ухмылкой. — А шо, вы не до пляжа?

— Простите? — не поняла Зина.

— Не до пляжа, говорю? — снова ухмыльнулся старик. — Мой внучок еще тот фраер! Он с барышнями до пляжей знакомится, а потом они сюда ходют и ходют. Вот досюда, как будто здесь Ланжерон!

— Я не познакомилась с вашим внуком на пляже, — пояснила Зина, — мне он срочно нужен по одному очень важному делу. Вы не подскажете, где я могу его найти?

— Нет, не подскажу, — старик перестал ухмыляться, и в глазах его появилась какая-то неприязнь, очень откровенная и даже агрессивная, — а если вы из органов НКВД, так идите туда, до куда шли!

— Я не из органов НКВД, — чуть смутилась Зина, — у меня другое дело.

— Моего внука я давно не видел. Подался он в моряки, вот и плавает десь-то. Да где угодно. Уже пару лет не видел. А может, подался до Москвы. Он до там учиться хотел, если сбежит с флота. Ничего не знаю я, да и знать не хочу. Нечего тут валандаться.

— Сова — это первая работа вашего внука, правда? — догадалась Зина — Поэтому вы ее так храните? С почестями?

— А шо, вам разве не за красив Снежок? Да за такого Снежка он мне полкассы делает! Красота! И мой внук руки приложил. Так шо идите, барышня, куда шли. Не светите до меня глазками, у меня и без вас работы хватает.

Старик явно выпроваживал ее вон. Зина сердилась на себя за то, что так неумело повела разговор и не сумела выпытать то, что ее действительно интересует. Но делать было нечего. Оставаться в лавке дольше казалось бессмысленным. Вежливо попрощавшись со стариком, Зина ушла. Вышла на улицу и остановилась, прислушиваясь к уличным звукам.

— Крестовская! Лопни за меня глаз! — раздался знакомый голос. С порога кабинета стоматолога ей приветливо махал ее сокурсник — рыжий Додик, который учился вместе с ней в одной группе еще на первом курсе, а потом его перевели в стоматологию. Родители Додика оба были стоматологами, и он просто вынужден был пойти по семейным стопам.

— Додик! Какими судьбами? — обрадовалась Зина.

— Так вот же мой кабинет! Ты заходи внутрь, посмотри.

Зина не замедлила воспользоваться приглашением. К ее удивлению, кабинет выглядел чистым, светлым и был оборудован по последнему слову техники. Зина разглядела новенькую бормашину и заграничные медикаменты в блестящих упаковках с иностранными буквами.

— Додик, почему такое странное место, Привоз? — спросила Зина.

— Ша, Зинуля, так это же золотая жила! Какой проходняк каждый день! И у всех, заметь, у всех болят зубы! Так шо каждый день я имею по несколько человек. А крестьяне, шо на Привозе торгуют, это не самые бедные люди.

Додик безмерно гордился своей практикой и жизнью. Слова полились на Зину как из рога изобилия. Кроме кабинета, который помог ему обустроить отец, Додик гордился своей женой и двумя сыновьями, которые учились в школе. Додик был обеспеченным, сытым, довольным, и Зина почувствовала некий укол зависти. Он был похож на ухоженную домашнюю собаку, которую каждый день выводит гулять на поводке упитанный, обеспеченный хозяин. Сама же Зина по сравнению с ним выглядела худым и лохматым уличным псом, который на помойках гоняется за костью. Может, это было и неправильное сравнение. Но сама Зина ощущала себя именно так.

— А что ты тут делаешь? — закончил Додик свой монолог, причем говорил он уже нормально, отметила Зина.

— Я была в лавке таксидермиста, — вздохнула она.

— О, этого мерзкого старика! Никто его здесь не любит. От него вонь, — с раздражением отозвался Додик.

— Ты хорошо его знаешь?

— Да уж… Та еще семейка. Больше как-то знаю его внука, Кирилла. Когда его милиция разыскивала.

— Милиция разыскивала? А за что? — Зина навострила уши.

— За драку, — сказал Додик, и Зина удивилась, ведь она была готова услышать совершенно другое, — он на Привозе подрался с грузчиками. Тот еще негодяй и наркоман.

— Почему наркоман?

— Потому, что раньше сидел на морфии. У деда ведь полно медпрепаратов. Я же видел, как врач, что с ним не все хорошо. А потом на таблетки перешел, и стал совсем неуправляемый. А как иначе могло быть? Старик сам его воспитал, в таком месте! Тут у любого психика поедет, среди дохлых животных. А про ребенка и говорить нечего. Совсем умом тронулся.

— Ты давно его видел? Старик сказал, что он уехал.

— Врет дед! Он все время тут шастает, этот Кирилл, с кралей своей. Да вот два дня назад его видел. Один приезжал. А раньше с ней.

— Это его жена?

— Нет. Просто какая-то фифа отвязная! И, похоже, она замужняя, потому что дед прямо беленится, когда внучок приходит с ней. Так что все очень непросто. Я слышал краем уха, что Кирилл с флота сбежал. Вот и колобродит.

— А где он живет, ты не знаешь?

— Почему же, знаю. Милиция сказала. На Болгарской, вместе с дедом. Там у деда квартира. На Молдаванке. Но я слышал, как дед кому-то жаловался, что Кирилл редко ночевать приходит. Все время проводит у этой женщины.

— Спасибо тебе, — обрадовалась Зина.

— Ты вот что… Я не знаю, зачем тебе нужен этот прохвост, но ты будь осторожна. Он опасен. Он наркоман, и способен на все, что угодно. Два года назад он подрезал человека на Привозе. Дело едва замяли. Я и сам видел, что он все время ходит с ножом. Не тот это тип, который будет разговоры разговаривать.

— Интересно, зачем он пошел на флот? — вслух задумалась Зина. — Мог бы спокойно работать с дедом!

— Так дед его прогнал! — неожиданно сказал Додик.

— Как прогнал? — не поняла Зина.

— Так он жестокий, охотится за домашними животными и их убивает, дед всем в округе рассказывал, — пояснил Додик. — Были случаи, которые едва удалось замять. Дед везде говорит, что делать чучела — это искусство. Ну, оно и правда. Не каждый на такое способен. Делаются ведь чучела из мертвых животных. А этот, внучок его больной, Кирилл, живых убивал, да еще с жестокостью. Вот дед его и погнал. А что дед хотел от наркомана?

— А куда делись родители Кирилла?

— Умерли оба, от испанки. Ему меньше года было. Тогда эпидемия испанки была. Война, разруха. Много людей умирало. Лекарств никаких. И вот его родители и умерли, а ребенок с дедом остался. В лавке таксидермиста. Ты представляешь, какой удар для детской психики? Вот и вырастил дед на свою голову!

Поблагодарив Додика за ценную информацию, Зина распрощалась с ним и вышла из лавки. Настроение ее улучшилось. Время все-таки не было потеряно зря.

К концу дня Привоз преображался. Темная тень ночи покрывала огромный рынок сплошным плотным облаком, обнажая то, что было скрыто днем. Тут и там зажигались костры и мелькали зловещие тени. Оживало темное нутро большого города, выпуская наружу пороки и людские душевные уродства, все то темное, скрытое и зловещее, что так тщательно прячется днем.

К ночи даже служители правопорядка избегали забредать в трущобы за Привозом. Наряды милиционеров тоже исчезали с наступлением темноты. Правили бал те, кто являлся ночными хозяевами города, темные существа из другого мира, где убийство и грабеж были обычным делом, а зло торжествовало всегда.

Ночной Привоз был страшным местом. Добропорядочные жители города не забредали в эти края с наступлением темноты. А потому, вжавшись в тесный простенок между двумя деревянными лавками, выходящими на Эстонскую, Зина тихонько тряслась, вглядываясь в безразличное, словно окаменевшее лицо Саши Цимариса, который изо всех сил пытался не подать вида, что ему тоже страшно.